Снова в школу и иже с ним[СИ] - Кой

Кой

Снова в школу и иже с ним

Пока никто не видит, я гордо и многообещающе обзову это прологом

— Гарри Джеймс Поттер, по решению суда вы обвиняетесь в убийстве последних представителей аристократических родов Лестренджей, МакНейров, Эйвери, Ноттов, клевете, распространению информации, могущей привести к мятежу против существующего порядка. Предварительный приговор — двадцать лет Азкабана.

Я смотрю на зрителей — Рон отводит глаза, а вот Гермиона смотрит прямо, хоть и виновато. Кажется, кому–то очень жаль, что все происходит именно так, но… У них есть представление о том, что я могу, и, что важнее, у них есть семьи. Сам профессор Дамблдор — копия Грейнджер, найди, называется, десять отличий. Кингсли, сидящий рядом с ним, совестливо опускает взгляд. На трибунах грустно улыбается Снейп, в глазах которого — всемирная тоска. Ему жаль меня, но делать что–либо он не собирается. Нервный взгляд Фаджа мечется между мной и Дамблдором. Стоящая рядом с ним Амбридж сейчас, кажется, лопнет от счастья. У Скиттер разве что слюнки не текут от такой сенсации, Прыткопишущее перо, по–моему, двигается по листу на сверхзвуковой скорости.

Если перевести взгляд вправо, я увижу своих бывших сокурсников — Малфоя, Забини, Паркинсон, Гринграсс… У каждого на плече метка и в перспективе пожизненное — нынешний суд не приемлет «был под Империо, ничего не помню», уж слишком свежие в голове воспоминания о войне, закончившейся вчера.

И оттуда — тоже жалость. По их взглядам вижу, что они тоже удивлены вероломством Светлой стороны. Самое смешное, что они хотят мне помочь, но ничем не могут. А хотя нет, самое смешное в том, что, пожалуй, я всю судейскую коллегию и ребят на трибунах понимаю. Ну, тех, которые вроде как «предатели».

Краем глаза замечаю, как Билл осторожно выводит из зала злую Флер. Судя по всему, решениями директора не все довольны. Вейла порывается вырваться и пройти к кафедре, за которой должен стоять мой адвокат, которого, конечно же, нет, но недооборотень (во мне что–то злорадно, презрительно хихикнуло) сильнее.

Все это замечаю отстраненно. Я будто в ином измерении. Я потерян и не знаю, что делать. Я заранее согласен с приговором — вот что забавно. Люпин и Тонкс помогли бы, но первый в коме после финального боя, а вторая зареклась от него отходить.

Джорджа я последний раз видел у тела брата, он не двигался и пустым взглядом смотрел в одну точку. Он бы тоже не предал. Как и Фред. Им всегда было плевать на то, кто я и что за мной стоит.

Я в ступоре. Я боюсь даже двигаться, пока авроры цепляют на меня кандалы, чтобы увести в Азкабан. На двадцать лет. Когда я выйду, мне будет уже тридцать семь. Если выйду. Хотя нет, я‑то выйду…

«А смысл?» — возникает в голове ехидная мыслишка.

Мы — я — победили. Волдеморт мертв окончательно, хоркруксы уничтожены, все магическое общество бодро летит вперед ногами в светлое будущее, а я… А что — я? Что я теперь могу делать? Для чего нужен? На моих руках такое количество крови, что, если вспомнить о пафосе и самолюбии, хватит на немаленькую часть мирового океана.

Я знаю, что так будет лучше. У меня на самом–то деле нету ничего, что бы было мне дорого — из того, что у меня сейчас пытаются отнять, конечно же. Все, кто мне дорог и выжил — живы до сих пор, и будут жить дальше. Конец истории.

А еще я знаю, что после меня судили Малфоя.

Сейчас я сижу и смотрю на жучка, который ползет по серым стенам Азкабана. Моей камеры, точнее. Ее номер — три шестерки. Готичненько.

Меня окутывает знакомый холод — дементоры. Рядом с ними сразу веришь, что жизнь прекрасна и удивительна.

Только тишину камеры разрывает что–то совершенно лишнее, абсолютно несвойственное для тюрьмы… И это явно что–то знакомое. Ритм. Я знаю, что это!

— Поднявшись на ноги, возвращаюсь на улицу… — надоедливо вещал из колонок по периметру комнаты Билл Конти. Правду говорят, хочешь возненавидеть песню — поставь ее на будильник!

В первое утро, конечно, тема из Рокки меня замотивировала, но уже на следующий день обнаружилось, что под нее очень даже хорошо спится. Впрочем, каким–то ведь чудом я до сих пор просыпался?

С трудом разлепив веки, я враждебно уставился на бежевый потолок своей спальни. Пару лет назад я всерьез собирался перекрасить его под темно–серый камень — как в Азкабане, но необходимость дальнейшего ремонта меня достаточно напугала, так что пришлось отказаться от этой идеи.

У каждого в нашем мире свои небольшие проблемы. Кого–то приводит в священный ужас прыщ на носу, кто–то медленно седеет, сострадательно размышляя о проблемах всего сущего… У меня, в общем–то, довольно безобидный пунктик, так сказать — стабильно повторяющийся кошмар про то, что никогда не происходило. Сначала, конечно, сон и моя беспомощность в этом самом сне безумно бесили. Первые лет восемь, если посчитать примерно. А теперь… ну сон и сон. Не чувствую себя выспавшимся — это печально, но, будем честными — отоспаться на работе мне ничего не мешает.

На завтрак у меня ужасающая многих «адская смесь» чипсов и сладкой газировки. Иногда особо суеверные знакомые угрожают мне гастритом и диетой из невкусных зелий. Я обычно отговариваюсь тем, что, во–первых, поколебать мой желудок удастся если и чипсам, то как минимум урановым, и вообще — кто–нибудь хоть примерно представляет себе, как готовит новая миссис Уизли? Как правило, аргументов против готовки Гермионы не находит никто. Кто–то наслышан, а кто–то, как и я, попадет на небеса, потому что пробовал…

На работу я, как и всегда, опаздываю. Собственно, я и хожу–то в Министерство для проформы. Ну и ради холиваров с ныне редкими идиотами.

В своем родном офисе скатываю нормативно–правовые акты и разнообразные иски вкупе с повестками в комки и пытаюсь попасть ими в урну в углу кабинета. Я прямо–таки загружен работой. Понимаете, о чем я?

Но должен заметить — после восьми лет практики в корзину попадают восемнадцать из девятнадцати.

Я сижу в офисе с половины одиннадцатого и до двенадцати, после чего благополучно ухожу на обед.

По пути в столовую, как гордо обозвали маги компактный буфет, обмениваюсь кивками с четой Уизли. Наше общение и ограничивается пятью кивками в месяц, скоро уже юбилей будет с начала этой «эры кивков».

Обедаю со слизеринцами. Они вообще очень плотно окопались в святая святых британского магического общества, и потихоньку, я бы сказал — медленно и неотвратимо, подбираются к креслам Министра и его замов. У них, между прочим, есть даже небольшой внутренний турнир по игре в покер с общим рейтингом. Насколько я знаю, по результатам этого рейтинга на момент следующих выборов и распределятся официальные должности между ребятами. Лидирует, к слову, пока Забини…

Все идет достаточно мирно, пока за столик не подсаживаются Лонгботтом, Чанг, Лавгуд (которая теперь на самом деле Лонгботтом) и Джордж Уизли.

Дюжина взрослых обеспеченных людей ведет себя соответственно статусу и положению, не забывая о титуле и чувстве собственного достоинства. Эти гении (ну, и я в том числе) трансфигурируют столовые приборы в самолетики и затевают небольшое авиасражение возле люстры. В результате имеется все та же дюжина взрослых и так далее по тексту с невозмутимыми лицами, занятых важной беседой, сидящих на фоне упавшей люстры, на которой триумфально застыла вилка леди Гринграсс…

Завершается все обыкновенной болтовней, после чего я уворачиваюсь от нескольких подзатыльников и с чувством выполненного долга и законченного рабочего дня аппарирую на Косую аллею, в кафе Фортескью.

Здесь меня уже ждет отдельный уютный кабинет (два диванчика, между ними тяжелый массивный стол темного дерева, общие цвета оформления — красный, белый, коричневый) и очень вкусное фисташковое мороженое…

— Оно больше напоминает детскую неожиданность, — приветливо здоровается со мной еще одна миссис Уизли. Впрочем, кулинарными талантами эта ушла не так уж далеко от своей товарки по несчастью. — Ну, — говорит она, присаживаясь напротив и угрожая схваченной ложкой вазочке с кофейным мороженым, — какую похабщину на мой счет ты подумал на этот раз?

— Да вспомнился мне твой чудесный пирог, знаешь ли, — вяло огрызаюсь. — Твое, между прочим, по цвету и вовсе похоже на детскую ожидаемость…

— Кошмар, — возмущается она. — Пришел в мой дом!.. Съел мою еду!.. И еще возмущается, что она не совсем вкусная!

— Тем не менее, свою семью ты этой едой кормить не рискнула. И правильно, между прочим, — мстительно заметил я. — От тюрьмы бы я тебя отговорил, конечно, но репутация была бы подмочена, двойное убийство еще никому популярности не придавало…